Всё, что мне приходилось читать о диктатуре, построено на фундаменте: народ свят — диктатор преступен.
Мы ни в чём не виноваты. Это он пришел и заставил нас. Это он отправил наших детей работать вертухаями в лагерях. И доносы мы, конечно, писали под диктовку. Не кажется ли вам подобная оппозиция несколько примитивной? Или, если посмотреть глубже — ошибочной?
Мысль о святости народа представляется мне крайне опасной, пусть даже в числе её главных сторонников — Фёдор Достоевский и Лев Толстой. Больше того, полагаю, именно на этой мысли взросли самые кровавые режимы двадцатого века. Народ — полноправный соучастник диктатуры, а вовсе не её жертва.
Никакой маленький усатый человечек не способен оседлать многомиллионную нацию. Его верные чекисты и штурмовики всегда выходцы из народа, они — внуки того самого Платона Каратаева, которого мы когда-то обожествили. И заметьте, нация не противится этому обожествлению, ей мысль о собственной святости чрезвычайно приятна.
Так что, возможно, когда она дружно кричит «Хайль», срывая глотку на митингах, она в каком-то смысле молится самой себе.
(Вячеслав Ставецкий, российский писатель)
